Когда дизайнер, чьи руки десятилетиями лепили мраморную эстетику Alexander McQueen, берётся за перезагрузку Givenchy, это похоже на попытку переписать Библию чернилами XXI века. Сара Бертон не просто представила коллекцию — она запустила в небо фейерверк из парадоксов: архитектурная строгость танцует здесь с телесной пластикой, а наследие Юбера де Живанши просвечивает сквозь призму цифровой эпохи.
После 25 лет в McQueen, где она отливала в металл и кожу готические сказки, Бертон выбрала паузу — не для отдыха, а для археологии собственного вкуса. "Иногда надо замедлиться, чтобы увидеть контур будущего", — признаётся дизайнер. Её Givenchy — не мавзолей, а живой организм: платья с математическими разрезами напоминают трещины в античной статуе, а твидовые жакеты будто собраны из пикселей.
В эпоху, когда мода кричит, Бертон выбрала шёпот. Её коллекция — это тихий переворот: лацканы, вывернутые наизнанку, словно страницы дневника; драпировки, застывшие в момент падения. "Сложнее всего сделать лёгкое", — бросает она, и в этом весь парадокс: её платья кажутся воздушными, пока не заметишь стальные нити в их структуре.
Материалы здесь ведут двойную игру: шерсть мягче облака, но кроится как доспехи; шёлк струится, но держит форму бетона. Это не одежда — это вторая кожа для поколения, которое одинаково уверенно чувствует себя и в метро, и на гала-ужине.
Бертон не восстанавливает Givenchy — она пересобирает его, как инженер разбирает и собирает часы, чтобы понять магию шестерёнок. Её дебют — не финал, а первый аккорд симфонии. Когда журналисты спросили, боится ли она сравнений с Маккуином, Сара улыбнулась: "Страшно только одно — перестать удивляться". Судя по всему, Givenchy ждёт эпоха, где каждый стежок будет вопросом, а каждый силуэт — ответом.
